Андрей Казакевич: Необходима реформа Академии наук

В наше время наука стала движущей силой всех сфер общества — не только образования, медицины или сельского хозяйства, но и культуры, всей экономики в целом и даже политики. Именно наука определяет облик современной цивилизации. Каким она «рисует» белорусское общество сегодня?

Какие краски будут добавляться в ближайшее время? Об этом газета «Белорусы и рынок» поговорила с директором Института политических исследований «Палітычныя сфера», соорганизатором Международного конгресса исследователей Беларуси доктором политологии Андреем КАЗАКЕВИЧЕМ.

— Государственные СМИ рисуют нам радужную картинку развития белорусской науки, рассказывая о ее постоянных достижениях. А как ее состояние оцените вы?

— На самом деле ситуация в науке кризисная, и тенденции в последнее время негативные: идет сокращение числа людей, занятых в исследованиях, в том числе исследователей, техников, вспомогательного персонала. А в 2020-м произошел обвал в секторе — рекордное сокращение числа научных работников (исследователей и техников) в Беларуси. Так мало людей науки у нас не было никогда за последнюю половину века, их осталось около 18 355 человек — самый низкий показатель уровня специалистов, занятых в секторе, с 1967 года! Понятно, что это и минимальный показатель за всю историю суверенной Беларуси.

И это учитывая, что в развитых странах число занятых в сфере исследований и разработок только растет, при сокращении в сельском хозяйстве и промышленности. Подчеркну, речь не о «кабинетной науке», не о теоретических вещах, а о научно-исследовательских и опытно-конструкторских работах — НИОКР. Этот сектор включает в себя и лаборатории, которые разрабатывают новые механизмы и технологии, изготавливают опытные образцы для промышленности и других сфер деятельности, занимаются оптимизацией процессов в IТ-отрасли, поиском новых химических соединений для медицины, сельского хозяйства и той же промышленности, и так далее.

Так вот, весь этот сектор сегодня находится на минимуме за последние более 50 лет. Темпы падения в 2020 году также были рекордными: число специалистов сократилось на 7,4 % (почти на полторы тысячи), побив печальный рекорд 2014 года (–6,3 %). И это самое резкое падение занятости в секторе за последние четверть века (в 1995 году было –9,5 %).

— Но ведь не всегда количество перерастает в качество. Может, меньшее число людей дает больший эффект?

— Верно, но с другими показателями ситуация похожая. Например, с внутренними затратами на исследования и разработки в процентах к ВВП. В 2020 году наукоемкость ВВП упала до 0,55 % против 0,58 % в 2019-м и 0,6 % в 2018-м. Это не исторический минимум для белорусской науки, который пришелся на 2015—2016 годы (0,5 %), но все равно крайне низкий показатель.

В странах-лидерах (Южная Корея, Япония) наукоемкость ВВП достигает 3,5-4 %, в Германии и США — 2,5-3 %, в среднем по ЕС — около 2 % ВВП. И даже на фоне соседей мы смотримся не очень хорошо: в Польше, Литве, России показатель колеблется в районе 1 %, и только Украина и Молдова имеют похожие показатели.

Следует отметить, что основная масса занятых в науке не гуманитарии, не «кабинетные» ученые, пишущие заумные книжки, а люди, занимающиеся практическими исследованиями и разработками, решающие прикладные задачи в химии, биологии, физике, машиностроении и других науках.

— Может, мы ошибаемся в оценках, и вектор научной мысли повернут в другую сторону? Может, Академия наук может похвастаться кандидатами на Нобелевскую премию, десятилетиями зарабатывающим авторитет и вес в научной среде? Ведь средний возраст белорусских академиков более 65 лет. Кстати, за что могут присудить Нобелевскую премию нашим ученым мужам? Какие направления научной мысли развиваются в стране?

— Нобелевская премия — это в большей степени «медийный продукт», отражающий происходящее в отдельных отраслях науки. Есть другие показатели, позволяющие фиксировать успехи или провалы науки в той или иной стране: рейтинги научных учреждений, число статей в международных изданиях, индекс цитирования исследователей, чистые инвестиции в сектор и так далее. С этими показателями у Беларуси тоже не все хорошо.

Если исходить из числа и качества публикаций в международных изданиях, то неплохо представлены только отдельные направления физики, химии и, в меньшей степени, биологии.

— Ежегодно белорусские школьники завоевывают призовые места на международных научных олимпиадах. Но почему тогда нет отдачи в дальнейшем, в том числе нет мощной прослойки ученых в возрасте 25—50 лет, которые и двигают новые направления в своих дисциплинах.

— Ответ очень прост. Хотя статусные академики любят много говорить об утечке мозгов за рубеж, основной отток идет не за границу, а в другие сектора экономики. Пока в исследовательском секторе не будут созданы комфортные и хорошо оплачиваемые рабочие места, лучшие кадры будут уходить из науки.

Если уровень вознаграждения низкий, то люди относятся к научной сфере как к дополнительной, неважной работе. Если они и не уходят совсем, то перестают вкладываться, прилагая куда больше усилий и энергии в других местах.

Проблема еще в том, что схема финансирования науки в Беларуси не в полной мере стимулирует исследовательскую активность. Финансирование в рамках государственных программ, на которые расходуются миллионы рублей, имеет главным образом ведомственный характер. В итоге основными получателями являются не исследователи, но «менеджеры от науки». Доходы их могут быть весьма неплохими по белорусским меркам — по 2 тыс. долларов и более.

— Так, может, научая мысль деградирует именно поэтому? И основная причина — система финансирования науки, а не объем?

— Однозначно сказать нельзя: ведь объемы тоже небольшие. Но, конечно, одна из основных проблем — система финансирования. Есть направления и ниши, которые привлекают довольно много средств. И не только за счет госфинансирования, но и за счет международных проектов или частных инвестиций. Если такое финансирование устойчивое, то все складывается хорошо.

Но система финансирования белорусской науки не стимулирует рост этих ниш, поддержку востребованных направлений и активных исследователей. Большая часть финансирования имеет не грантовый, а бюрократический характер, основанный на том, что начальник будет получать основные деньги и распределять оставшиеся.

К тому же белорусская наука недостаточно интегрирована в мировую, поэтому не может привлекать много внешних ресурсов. В сравнительном плане у нас в целом не развито сотрудничество с ЕС и США, например. В итоге Академия наук гораздо больше активно работает с региональными отделениями российской АН, ее институтами, чем с лидирующими международными научными центрами. При этом бюджеты программ по поддержке исследований в Европе измеряются миллиардами, а общие объемы финансирования недостижимы не только для Беларуси, но и для России. Беларусь сталкивается с препятствиями при привлечении этих средств, так как политика властей никогда не была направлена на интегрирование нашей научной сферы в международную среду.

— Наука невозможна без международного сотрудничества. Каковы перспективы сейчас?

— Текущий год ничего хорошего для исследовательского сектора не предвещает. Экономическая ситуация остается сложной, стало больше «контроля» за исследователями в планах поездок за рубеж, получения финансирования. Ухудшился общий имидж страны как места, куда можно вкладывать, в том числе и в НИОКР. Разрушается комфортная бизнес-­среда. Из-за политической ситуации уже сокращено финансирование ряда международных программ, приостановлены проекты, которые финансировались ЕС. Ресурсов для развития научной сферы стало меньше. Есть ощущение, что большинство направлений будет стагнировать или сокращаться, а исследователи будут покидать сектор или страну.

— Есть ли шансы на существенное увеличение бюджетов на НИОКР? Чтобы догнать хотя бы соседей — если не в объемах, то хотя бы в процентах от ВВП? Решит ли это проблему?

— Чтобы претендовать на статус научной державы, объемы вложений в науку должны быть в разы больше. Но, кроме этого, нужно менять модель их распределения. Грантовое финансирование должно доминировать над ведомственным, а основными получателями должны стать исследовательские коллективы (проекты), а не учреждения.

И, безусловно, необходима реформа Академии наук. Сегодня ее деятельность включается в себя сложный комплекс конфликтов интересов: проведение исследований, оценка их качества, распределение средств, регулирование отрасли. Понятно, что сочетание всех этих функций в рамках одной организации не может способствовать повышению эффективности научно-исследовательской деятельности.

Читайте нас в: